Иоланта)

DSCN0002 by Olga Beregovenko, on Flickr

DSCN0019 by Olga Beregovenko, on Flickr

DSCN9978 by Olga Beregovenko, on Flickr

@темы: Иоланта, Fantasy Doll, BJD

---

Плавно подползаем к тому, как должно быть.
К Кецу приехал наш долгожданный парик в изумительном пепельно-русом цвете.

DSCN9940 by Olga Beregovenko, on Flickr

@темы: Dollshe, приобретения, о кукольном..., Кемисэ Нерацу, BJD

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Черубина де Габриак (Елизавета Дмитриева)

source by Olga Beregovenko, on Flickr

Горький и дикий запах земли:
Темной гвоздикой поля поросли.
В травы одежду скинув с плеча,
В поле вечернем горю, как свеча.
Вдаль убегая, влажны следы,
Нежно-нагая, цвету у воды.
Белым кораллом, в зарослях лоз,
Алая в алом, от алых волос.

1909

Елизавета Ивановна Дмитриева (в замужестве Васильева (1887 - 1928гг.); псевдонимы – Черубина де Габриак, Ли Сян Цзы и другие; – русская поэтесса серебряного века, драматург, переводчик.

*****

Светлана Магидсон

Блистательная мистификация

Серебряный век был эпохой загадочной. Его история полна удивительных персонажей. Интересно, что именно Серебряный век дал русскому искусству многих великих женщин - актрис, художниц, поэтов: Вера Комиссаржевская, Забелла Врубель, Наталья Волохова, Александра Экстер, Марина Цветаева, Софья Парнок, Зинаида Гиппиус, Наталья Крандиевская-Толстая, и конечно, Анна Ахматова... Я бы сказала, что это была эпоха романтическая. И природа шла ей навстречу.

Женщины, перечисленные мною выше, не только очень талантливы, но и хороши собой, а некоторые из них просто красавицы. А что же делать некрасивым? Вероятно, создавать мифы. Одна из блистательных мистификаций Серебряного века была связана с именем Черубины де Габриак. Кто же скрывался под этим именем?

Случайная встреча в Париже... Однажды, летом 1907-го, Николай Гумилев, учившийся тогда в Сорбонне (Париж), попал в мастерскую художника Себастьяна Гуревича. Себастьян был занят портретом русской девушки. Во время позирования Гумилев разговорился с ней, стал читать стихи из будущей книги "Романтические цветы" (вскоре вышла в Париже). Оказалось, что она тоже учится в Сорбонне, изучает средневековье, рыцарские романы, старинные хроники. Она великолепно говорила по-французски и читала в подлиннике стихи Вийона, Бодлера, Верлена... Естественно, Николай Гумилев, истинный рыцарь, пошел ее провожать. Они долго бродили по ночному Парижу. Наконец дошли до ее дома, недалеко от подъезда стояла цветочница с корзиной гвоздик. Гумилев купил для спутницы самый красивый букет этих золотистых цветов, нежных, пушистых, как молоденький зверек. И эту прогулку с поэтом, и этот букет гвоздик девушка запомнила на всю жизнь. И не раз писала об этом в письмах... И еще было свидание с ней. И снова в мастерской Гуревича.

Гумилев, как известно, горячо интересовался женщинами, но эта девушка не стала его подругой. Все мысли его, все чувства были тогда направлены к одной-единственной женщине - Анне Ахматовой. Его угнетали ее отказы от замужества, мучила ревность. Ведь он знал, что у нее уже был любовник. Все это было настолько невыносимо, что он решил свести счеты с жизнью. Поехал в Нормандию - топиться. По счастливой случайности трагедия не произошла.

Вскоре жизнь в Париже показалась ему законченной, занятия в Сорбонне стали надоедать, он увлекся прозой, эссеистикой, философией, антропософией... почувствовал, что вышел на новую поэтическую стезю. Захотелось в Россию. И он уехал в Петербург. Там поступил в университет, на юридический факультет. Жил Гумилев у родителей в Царском Селе. Но в Петербурге снял небольшую квартиру, в центре, на Гороховой улице. Сюда приходили художники, рисовали его, приходили интересные женщины, он любил читать им стихи.

В это время Гумилев был довольно частым гостем на "Башне" Вячеслава Иванова.

"Башня" - это квартира Вячеслава Иванова на Таврической, 25. Собственно, это была пристройка к большому шестиэтажному дому. Из квартиры можно было выйти на крышу дома, а внизу - летний сад, где весной заливались соловьи. Здесь, на "Башне", по средам собиралась литературная богема. Говорили о стихосложении, литературе, путешествиях в экзотические страны... Этажом ниже жил Максимилиан Волошин, только что женившийся. Он вместе с женой Маргаритой Сабашниковой часто поднимался на "Башню". На одной из таких "сред" Максимилиан Волошин познакомил молодую начинающую поэтессу Елизавету Дмитриеву с Николаем Гумилевым. Они тотчас вспомнили друг друга: ночной Париж, кафе "Черная кошка", сеанс позирования у Себастьяна Гуревича... Елизавета Дмитриева об этой новой встрече вспоминала так: "Это был значительный вечер в моей жизни... Мы много говорили с Гумилевым об Африке, почти с полуслова понимая друг друга... Он поехал меня провожать, и тут же сразу мы оба с беспощадной ясностью поняли, что это "встреча" и не нам ей противиться".

Роман Гумилева с Лилей Дмитриевой был бурным, но коротким. В ее альбоме, подаренном Гумилевым, есть такие его слова:

Не смущаясь и не кроясь,
Я смотрю в глаза людей.
Я нашел себе подругу
Из породы лебедей.

Но образ Волошина заслонил собой Гумилева... Макс Волошин любезно пригласил Гумилева и Дмитриеву к себе в Коктебель. И они оба в начале июня приехали к нему в гости. Для Гумилева и Дмитриевой первые дни в Коктебеле были феерическими. Прогулки по красивейшим окрестностям, купания в теплом море, увлекательные беседы и, конечно, молодая близость мужчины и женщины. Гумилев в Коктебеле начал относиться к Дмитриевой серьезно. В это время он писал поэму и часто по ночам (благо было тепло и светло) читал строки из нее своей подруге. Но неожиданно в ее душе что-то смешалось, ей было как-то трудно его слушать, воображение целиком занимал Волошин, его поэзия. Наконец она свой выбор сделала. И неожиданно попросила Гумилева уехать. А он счел это за женский каприз и подчинился. Она же оставалась в Коктебеле до конца сентября, и, как сама говорила, "это были лучшие дни ее жизни".

...Осенью 1909 года в редакцию журнала "Аполлон" пришло письмо в конверте лилового цвета. Редактор журнала эстет Сергей Маковский, бережно вскрыв конверт, увидел белоснежные листки со стихами, которые были надушены и переложены сухими листьями. Он созвал всю редакцию, состоявшую в основном из молодых мужчин, и они стали вместе читать стихи. Строки их были ярки, пряны, сексуальны... Завороженным редакторам автор стихов казался женщиной необычайной красоты и "талантливой смелости". Ее имя было загадочно, как она сама,- Черубина де Габриак. Как же все это произошло?

Максимилиан Волошин, оставшись с Елизаветой Дмитриевой вдвоем в своем Коктебеле, ежедневно слушал ее стихи. Возникла идея послать их в Петербург в "Аполлон". Но, посланные туда, они были отложены. Тогда Макс Волошин, всегда склонный к розыгрышам, мистификациям, решил подыскать Лиле (так он называл Елизавету Дмитриеву) какой-нибудь экстравагантный псевдоним. Имя Черубина он нашел в одном из романов Брэт Гарта, "примерили" его к Лиле, обоим понравилось. Звонкая же фамилия Габриак тоже была вызвана необычной фантазией Макса...

"Аполлон" публично объявил ее поэтессой будущего и напечатал присланные стихи тотчас.

Так началась Мистификация Века. Через всю жизнь Елизаветы Дмитриевой прошла духовная связь с Максом Волошиным. Он сумел внушить ей, что она талантлива и что ее ждет великое будущее. С ведома наставника она продолжала высылать стихи в "Аполлон", но открыть свою "тайну" решительно отказывалась. Черубина сообщала Сергею Маковскому, что сотрудничество с "Аполлоном" может быть только эпистолярным.

Стихи ее были великолепны и волновали всех сочетанием чувственности, печали, старомодности.

Замкнули дверь моей обители
Навек утерянным ключом:
И Черный Ангел, мой хранитель
Стоит с пылающим мечом,
Но блеск венца и пурпур трона
Не увидать моей тоске,
И на девической руке -
Ненужный перстень Соломона.

Весь "Аполлон" ждал ее телефонных звонков. Она говорила нежным, завораживающим голосом о том, что в доме ее царит необычайная строгость, что она ревностная католичка, в детстве воспитывалась в монастыре. Сообщала, что говорит и пишет на любых языках. На вопрос - хороша ли она, отвечала: "Недурна. Высока, с длинными волосами ярко-бронзового цвета, худая и, хотя немного прихрамывает, стройная, с легкой походкой". Николай Гумилев, убежденный в своей неотразимости, уже назначал день, когда он победит эту монахиню-колдунью. Он восхищался ее стихами:

В слепые ночи полнолунья
Глухой тревогою полна,
Завороженная колдунья,
Стою у темного окна...

Весь Петербург гадал, что это за странное имя - Черубина де Габриак? И "Аполлон" раскупался немедленно. Читатели требовали напечатания не только ее стихов, но и ее биографии. Сотрудники "Аполлона" почти сходили с ума. Но, слава Богу, мистификация длилась недолго.

"Во многих женщинах сидит червоточина". А тем временем Елизавета Дмитриева ходила с Волошиным в музеи, театры, на "Башню" Вячеслава Иванова... Однажды сотрудник "Аполлона" поэт и переводчик Гюнтер услышал ночной разговор Елизаветы Дмитриевой с Николаем Гумилевым (при разъезде гостей у Вячеслава Иванова на "Башне"). Она рассказывала Гумилеву, что ее все время преследует двойник, который ходит за ней по пятам по мостовым Петербурга. Гумилев недоуменно смотрел на нее, пожимая плечами. Он не пошел ее провожать. Зато Гюнтер, поэт и переводчик, напросился в провожатые. Они шли по ночному Петербургу, было холодно, он промерз, слушая ее бесконечные рассказы о личностных преображениях, о теософии. Увидев, что Гюнтеру стало скучно, Елизавета Дмитриева резко спросила его: "Вам понравились мои пародии на Черубину де Габриак, которые я только что прочитала у Иванова?" Гюнтер ответил: "Да какая там Черубина? Все это миф. Наш Мако придумал эту поэтессу, чтобы увеличить тираж ''Аполлона...''" Елизавета Дмитриева близко подошла к Гюнтеру и страстно поцеловала его в губы. "Черубина де Габриак - это я".

Ганс Гюнтер не мог поверить тому, что она говорит. Но ночь он провел с ней. А наутро побежал к Кузмину рассказать о том, что узнал. Кузмин, посмеиваясь, бросил такую фразу: "Я давно говорил Маковскому, что надо прекратить эту игру. Но аполлоновцы меня и слушать не хотели... Во многих женщинах сидит червоточина!" Гюнтер стал распространять слухи в литературном Петербурге о том, что Гумилев подсмеивается над Елизаветой Дмитриевой, считая ее сумасшедшей. И до Максимилиана Волошина дошли слухи об этой злой сентенции.

...Огромная мастерская сценографа и художника Алексея Головина, находившаяся на последнем этаже Мариинского театра, была заполнена сотрудниками журнала "Аполлон". А внизу, прямо под мастерской, была сцена, и в тот вечер давали "Орфея" Глюка. И вдруг - раздавшаяся увесистая пощечина заглушила все звуки, доносившиеся снизу. Это Макс Волошин "рассчитывался" с Николаем Гумилевым. Молодой поэт еле устоял на ногах, но, придя в себя, бросился на Волошина с кулаками. Кто-то встал между ними, и тогда Николай Степанович Гумилев, заложив руки за спину, выпрямившись, произнес: "Я вызываю Вас на дуэль!"

Местом поединка выбрали Новую Деревню, расположенную недалеко от Черной речки, где 75 лет назад стрелялся Пушкин с Дантесом. 22 ноября 1909 года в восемнадцать часов противники должны были стоять друг против друга, но - дуэль задерживалась. Сначала машина Гумилева застряла в снегу. Он вышел и стоял поодаль в прекрасной шубе и цилиндре, наблюдая за тем, как секунданты и дворники вытаскивают его машину. Макс Волошин, ехавший на извозчике, тоже застрял в сугробе и решил идти пешком. Но по дороге потерял калошу. Без нее стреляться он не хотел. Все секунданты бросились искать калошу. Наконец калоша найдена, надета, Алексей Толстой, секундант Волошина, отсчитывает шаги. Николай Гумилев нервно кричит Толстому: "Граф, не делайте таких неестественных широких шагов!.."

Гумилев встал, бросил шубу в снег, оказавшись в смокинге и цилиндре. Напротив него стоял растерянный Волошин в шубе, без шапки, но в калошах. В глазах его были слезы, а руки дрожали. Алексей Толстой стал отсчитывать: раз, два... три! Раздался выстрел. Гумилев промахнулся. А у растерянного Волошина курок давал осечку. Гумилев крикнул: "Стреляйте еще раз!" И снова выстрела не произошло. Гумилев требовал третьего выстрела, но, посовещавшись, секунданты решили, что это не по правилам. Впоследствии Волошин говорил, что он, не умея стрелять, боялся сделать случайный неверный выстрел, который мог бы убить противника. Дуэль окончилась ничем.

Вся желтая пресса писала об этой "смехотворной дуэли", смеялись над двумя известными поэтами, как могли. Саша Черный назвал Максимилиана Волошина "Ваксом Калошиным".

А в десять часов утра после дуэльного дня Сергей Маковский принимал в "Аполлоне" Черубину де Габриак. Он сказал: "Ну пусть она не испанка, русская, она мне еще ближе, пусть некрасива, пусть прихрамывает, но она близка мне по духу, по таланту, я не могу ее оставить..." Но, когда он увидел вошедшую в кабинет Елизавету Дмитриеву, он был поражен... И не мог выговорить ни слова. И хотя Черубина де Габриак осталась в его памяти навсегда, он включал в свои мемуары ее литературный портрет, где она возникает живым персонажем Серебряного века. Все же для Дмитриевой произведенное ею впечатление было ударом, от которого трудно оправиться. Она перестала писать стихи, уединилась... и вскоре уехала на Урал, где ждал ее друг, влюбленный в нее с детства. Он был простым инженером, но она вышла за него замуж, взяв его фамилию. Так она стала Елизаветой Васильевой. Это было ее третье обличье.

"Домик под грушевым деревом".
29 ноября 1909 года в Киеве, в Большом зале Купеческого собрания Алексей Толстой, Петр Потемкин, Евгений Зноско-Боровский, Владимир Пяст, Михаил Кузмин, Николай Гумилев, один за другим, читали с эстрады свои последние стихотворения. Выйдя на эстраду, Гумилев увидел среди публики Анну Ахматову, она внимательно слушала. Потом они гуляли по ночному Киеву. И на новое, довольно робкое предложение Гумилева стать его женой она наконец ответила согласием... Помогла мистификация!

Анна Ахматова никогда не сочувствовала Черубине де Габриак, считая эту мистификацию позорной.

...1942 год, Ташкент. Война. Ахматову вместе с другими писателями эвакуировали в столицу Узбекистана. Дети писателей относились к Анне Андреевне благоговейно, робко просили ее читать чтихи, сопровождали в военный госпиталь к раненым... Однажды по просьбе известного ташкентского букиниста Дивова ее ретивые поклонники привели поэтессу в условленное им место. Они увидели, что Дивов держал в руках чудную книжечку, называвшуюся "Домик под грушевым деревом". Дивов открыл эту книжечку и нараспев стал читать стихи. Вдруг Ахматова схватила за руку сопровождавшего ее юного поэта и тихо сказала: "Бежим..." Удивленный Дивов остановил их, протягивая Ахматовой это изящное издание стихов: "Я храню эту бесценную книжку пятнадцать лет. Она единственная в нашем городе. А ведь ее автор - известная вам Черубина де Габриак...

Я прибежала из улиц шумных,
Где бьют во мраке немые крылья,
Где ждут безумных
Соблазны мира и вся Севилья.

Анна Андреевна, я хочу показать Вам этот домик под грушевым деревом, вот он, совсем рядом..." Ахматова твердо сказала своему юному собеседнику: "Боже, он не знает, как это далеко отсюда..." Да, для России настали совсем другие времена...

"Домик под грушевым деревом". Вышла эта книжечка в 1928 году, в последний год жизни Елизаветы Дмитриевой. В этом году исполняется семьдесят пять лет со дня смерти загадочной Черубины де Габриак. Конечно, загадочной... Но разве это не мистика, не волшебство - на титульном листе этой изящной книжечки стоит имя: Ли Сян Цзы. Да, интересно распутывать сплетение судеб: Ли Сян Цзы - древний китайский поэт, находившийся в долгой ссылке. Что это?.. Совпадение судеб?.. Трагедия времени?..

Литературная мистификация оказалась властной силой, одолевшей поэтессу: ее творческая жизнь началась с мифа и кончилась им.

© Автор статьи Светлана Магидсон, "Работница" (Журнал)

А я утащила отсюда
ok.ru/oliteratur/topic/66844010318806

@темы: настроение

---

Каролина красуется в новом наряде от  Elena_art
Мне кажется, этот бесподобно красивый сарафан с кармашками идеально ей подходит
Елена, спасибо огромное!

DSCN9895 by Olga Beregovenko, on Flickr

DSCN9886a by Olga Beregovenko, on Flickr

@темы: Каролина, мастера, новые наряды, MiniFee, BJD

---

01.10.2013 в 22:05

Пишет  Ackerley:

Мабиногион. Манавидан, сын Ллира
Сподобились мы ночью сходить на очередной ужастик под названием "Лимб" (Haunter).

Его сюжет и атмосфера - потусторонний мир, куда незаметно для себя самих попадают герои, абсурдность происходящего, и, что главное - ТУМАН - вызвали довольно неожиданные ассоциации с валлийской мифологией, а именно, с третьей ветвью Мабиноги, что носит название "Манавидан, сын Ллира". Дабы те, кто видел фильм (или не видел, но жаждет проникнуться атмосферой валлийской мистики) могли оценить сходство, приводим здесь текст сего произведения с прекрасными иллюстрациями. Текст взят из "Сказаний красного дракона", картинки - из книги "В поисках спасения", вышедшей в серии "Зачарованный мир", художник - Julek Heller.

Манавидан, сын Ллира



Вот семеро людей Острова Могущества, вернувшихся из Ирландии, похоронили голову Бендигейдврана на Белом Холме в Лондоне...

...и Манавидан, сын Ллира

...и Манавидан, сын Ллира, оглядев с холма лежащий перед ним Лондон, тяжело вздохнул, ибо тоска и великое горе были у него на сердце.
— Увы, Господи, горе мне без брата, — сказал он.
— Государь, — возразил ему Придери, сын Пуйлла, — пусть не ты, а Касваллаун, твой родственник, король Острова Могущества, но ведь ты сам никогда и не хотел править этой страной. Ты — один из Трех Безземельных Вождей Британии.
— Кто бы ни был на троне моего брата, — сказал Манавидан, — не будет он лучше прежнего короля.
— Хэй, вождь! — сказал тогда Придери. — Печально видеть мне столь славного воина в такой печали. Семь княжеств Диведа получил я от отца, и после смерти его одинокой осталась прекрасная Рианнон, моя мать. Возьми, вождь, в жены леди Рианнон, а вместе с нею я подарю тебе семь славных княжеств Диведа.
— Благодарю тебя, вождь, — отвечал ему Манавидан, — но, кроме твоей дружбы, мне ничего от тебя не нужно.
— И у меня нет ничего лучшего, чем твоя дружба; но все же подумай о моем предложении. В давние годы юности моего отца была Рианнон прекраснейшей девушкой Острова, и сейчас не найдешь ты женщины милее ее.
— Бог да возблагодарит тебя, — сказал тогда Манавидан, — я пойду с тобою, чтобы посмотреть на леди Рианнон.
— И ты будешь сражен ее красотою, — сказал Придери.
И они отправились в Дивед, в Каэр Арберт, и к приходу их славный пир приготовили леди Рианнон и Кигва, дочь Гвина Глойва, жена Придери. И на том пиру Манавидан и Рианнон вели долгую беседу, и любовь к прекрасной женщине вошла в голову и в сердце вождя. И он восхищался, что никогда ранее не встречал женщины столь прекрасной и милой, как леди Рианнон.
— Придери, — сказал Манавидан после пира, — да будет так, как сказал ты на Белом Холме в Лондоне.
— О чем ты? — спросила его Рианнон.
— Государыня, — сказал Придери, — я дарую тебя в жены славному вождю, Манавидану, сыну Ллира.
— С радостью я исполню это, — сказала тогда Рианнон.
— И я поступаю так с радостью, — сказал Манавидан, — и пусть Господь возблагодарит вождя, что одарил меня столь доброй дружбой.
И леди Рианнон стала женой Манавидана, сына Ллира, и он провел с ней ту ночь. А на следующий день Придери собрался ехать в Логрию, чтобы выразить свое почтение Касваллауну, сыну Бели. Но Рианнон остановила его.
— Государь, — сказала она, — Касваллаун сейчас в Кенте,* и ты можешь остаться с нами на пиру и подождать, пока Касваллаун не объявится где-нибудь поближе.
— Пусть будет так, — согласился Придери.
И все четверо — Манавидан и Придери и их жены — продолжали пировать, а потом отправились путешествовать по Диведу. И дружба между ними все росла, и каждый радовался тому, что остальные были рядом с ним, и тому, что земля Диведа вокруг них была прекрасна и обильна и медом, и рыбой, и иными богатствами.
Тем временем дошло до них известие, что Касваллаун вернулся в Логрию, и Придери отправился навестить его и выразить ему свое почтение; когда же вернулся он к своим друзьям, отправились они в Каэр Арберт, главный замок в Диведе. Там Рианнон и Кигва приготовили большой пир, и множество благородных и знатных вождей и воинов были приглашены на него.
И вот начался пир, и спустя некое время, когда опустилась на землю ночь, эти четверо оставили веселящихся гостей, и вышли за стены замка, чтобы прогуляться, и отправились к Горседд Арберт — большому кургану, что был неподалеку.*



И вместе поднялись они на его вершину, и тогда немедленно раздался удар грома, и густой туман пал на землю. И таким густым был этот чудесный туман, что никто из них не мог видеть другого. А после того пространство вокруг них наполнилось ярким светом, и когда чудесные явления завершились, и они взглянули на дорогу, по которой пришли, то увидели, что все удивительным образом изменилось. Не шел дым из замковых труб, и не горели огни в его окнах, и не было видно вокруг ни одного человека и ни одного животного. Все исчезло, кроме самого замка, и не осталось никаких следов того, что совсем недавно здесь шел большой пир.
— Увы нам, Боже! — воскликнул Манавидан. — Что случилось здесь?
И они спустились с кургана и пришли в замок; но нигде не обнаружили они ни одного человека; и везде лежала пыль и царило давнее запустение.
И тогда они продолжили свой пир вчетвером, а после того стали жить в замке, питаясь запасами в кладовых, и тем, что добывали на охоте, и медом диких пчел. Часто покидали они замок, чтобы посетить разные места, но нигде не встретили они людей, и даже дома и замки, казалось, исчезли с земли Диведа.
Так провели они год, а потом еще один. Но такая жизнь была им не по душе, и однажды Манавидан воскликнул в сердцах:
— Боже! — сказал он. — Мы не можем так жить! Не лучше ли отправиться нам в Логрию, быть может там найдем мы людей и лучшую жизнь?
И они отправились в Логрию, и пройдя ее границы, встретили людей и вступили вскоре в город Хэрэворд. И там они поселились, и стали зарабатывать на жизнь тем, что делали седла. Манавидан стал украшать седла голубой лазурью, на манер тех седел, что видел он у Лласара Ллаэса Гыдневида. И седла его были лучшими во всем городе, и вскоре стало так, что никто в Хэрэворде не покупал седел ни у кого, кроме Манавидана и Придери. И тогда седельные мастера города стали собираться и приходить к Манавидану, и угрожать ему, и советовать ему покинуть Хэрэворд.
— Клянусь Богом, — сказал тогда Придери, — не мой это совет — покинуть город, но если мы останемся здесь, то мастера убьют нас.
— Не так, — сказал Манавидан, — они не смогут убить нас, но, если мы вступим в борьбу с ними, плохое станут говорить о нас, и бросят в темницу. Лучше для нас переехать в другой город.
Так они и поступили, и вскоре обосновались в другом городе.
— Какое теперь выберем мы ремесло? — спросил Придери.
— Будем делать щиты, — отвечал Манавидан.
— Но ты понимаешь что-нибудь в этом деле?
— Никогда этим не занимался, — отвечал Манавидан, — но мы постараемся разобраться, и научимся этому ремеслу.



И они стали делать щиты, вспоминая лучшие щиты, виденные ими в жизни, и стали украшать их так, как делают это лучшие оружейники. И в конце концов они так преуспели в этой работе, что ни у кого в городе, кроме Манавидана и Придери, воины не покупали более щиты. И тогда оружейные мастера стали собираться и приходить к Манавидану, и угрожать ему, и советовать ему покинуть тот город.
— Придери, — сказал тогда Манавидан, — эти люди убьют нас.
— Но мы не можем дожидаться этого от простых людей, — отвечал Придери, — давай сами нападем и уничтожим их.
— Не так, — сказал Манавидан, — это принесет нам лишь горе. Лучше для нас покинуть этот город.
И они снова ушли и из этого города и поселились в другом.
— Каким ремеслом займемся мы на этот раз? — спросил Манавидан.
— Выбирай ты, — отвечал ему Придери, — займемся тем, что умеем.
— Хорошо, — сказал Манавидан, — давай будем шить обувь. И если ты не умеешь этого, я научу тебя.
И тогда Манавидан стал покупать в городских лавках лучшие кожи, и скоро скупил все городские запасы. Потом он стал договариваться с лучшими городскими ювелирами, чтобы они делали золотые пряжки для сапог; и он подолгу наблюдал за их работой и вскоре научился делать пряжки сам. И вскоре Манавидан с Придери стали продавать прекрасную обувь с золотыми пряжками. И потому прозвали Манавидана одним из Трех Мастеров Золотой Обуви. Все жители города стали покупать обувь только у Манавидана, и все другие обувных дел мастера потеряли свои заработки. И тогда они стали приходить к Манавидану, и угрожать ему, и требовать, чтобы он покинул город.
— Придери, — сказал тогда Манавидан, — эти люди решили нас уничтожить.
— Давай первыми нападем на них, и сами убьем их всех, — сказал Придери.
— Нет, — сказал Манавидан, — только горе будет у нас, если поступим так. Нельзя нам более оставаться ни в этом городе, ни вообще в Логрии. Вернемся обратно в Дивед, и там посмотрим, что сможем мы сделать.
И с тем вернулись они в Дивед, и снова стали жить, как жили раньше, питаясь мясом диких зверей и медом диких пчел.
И вот однажды Манавидан и Придери охотились неподалеку от замка, и они шли по тропе, и собаки бежали впереди них. И небольшая рощица зеленых деревьев оказалась на их пути, и собаки первыми вошли в нее, и тотчас выбежали обратно на тропу, заливаясь, объятые страхом, громким лаем. И люди решили подойти поближе к рощице и посмотреть, что так испугало собак.



И едва приблизились они к деревьям, как поднялось из рощи облако яркого света, и зависло над тропой. Жалобно заскулили собаки; а облако двинулось к людям, то разгораясь ярче, то почти угасая. Оно прошло мимо людей, и двинулось дальше по тропе, и Манавидан с Придери отправились вслед за ним, и долго шли, пока не увидели, наконец, большой и высокий замок на том месте, где раньше никогда не было ни одного строения. И облако света прошло в открытые ворота замка, и собаки пробежали за ним, люди же остались снаружи, чтобы посмотреть, что будет дальше. И сначала они слышали лай собак в замке, но постепенно звуки стихали, и вскоре воцарилась мертвая тишина.
— Государь, — сказал тогда Придери, — я тоже пройду в ворота, быть может удастся мне найти наших собак и какие-нибудь новости.
— Воистину, — отвечал ему Манавидан, — это не было бы хорошо. Мы никогда не видели здесь этого замка; не мог он появиться здесь без того, чтобы некто могущественный не произнес какое-то заклятие. Ты можешь сходить осмотреть замок снаружи, но не рискуй входить внутрь.
— Хорошо, государь, — сказал Придери и отправился осматривать замок.
Но когда подошел Придери к воротам замка, он не увидел и не услышал ничего нового; и тогда решил он войти внутрь. И он прошел через ворота, и вышел на пустынный внутренний двор, и увидел там источник, бьющий среди мраморных плит, и близ него — золотую чашу искуснейшей работы, висевшую на четырех цепях чистого золота. И Придери подошел к источнику, чтобы осмотреть эту чашу. И едва ноги его коснулись мраморных плит, а руки — золотых цепей, колдовской холод объял его тело и сковал его мускулы, и способность говорить покинула его. И так застыл он, не в силах двинуться с места или вымолвить слово.
А Манавидан прождал его до самого вечера, и не дождавшись, воротился домой в Каэр Арберт. И в воротах их замка встретила его леди Рианнон.
— Где же твой спутник и твои собаки? — спросила она, увидев, что он возвращается один.
— Здесь со мной только мой рассказ, — отвечал Манавидан и поведал ей обо всем, что с ними приключилось.
— Воистину, — сказала Рианнон, когда муж ее закончил свою повесть, — воистину, прекрасного друга потерял ты, вождь.
И вышла она из замка Арберт и направилась по следам Манавидана и Придери к тому замку, причиной появления которого стало некое могущественное заклятие. И, подойдя к его стенам, увидела она по-прежнему открытые врата, и, немедля, вошла в них. И на пустынном внутреннем дворе замка нашла она неподвижного Придери, и столь велико было горе ее о сыне, что со слезами легла она на землю у его ног. И тогда ноги ее коснулись мраморных плит источника, а руки — золотой чаши искуснейшей работы, и тот же недуг овладел и ею, и так же, как Придери, потеряла она способность двигаться и говорить.



И так остались в Каэр Арберт только Манавидан и Кигва, жена Придери. И увидев, что пропал Придери, и пропала Рианнон, и оба они не возвращаются назад, пришла Кигва в отчаяние и стала горько рыдать, восклицая, что теперь для нее все равно, жить ей или умереть. Но тогда Манавидан подошел к ней с добрым словом, и утешил ее, и сказал ей, что он верит в то, что Придери и леди Рианнон пропали не навсегда и — так или иначе — смогут вернуться в мир.
— Что же будем мы делать теперь, о вождь? — спросила Кигва.
— Отправимся в Логрию, чтобы заработать себе на жизнь, — отвечал Манавидан, — ибо теперь, лишившись наших собак и доблести Придери, сына Пуйлла, не сможем мы добывать себе пропитание охотой.
И они снова отправились в Логрию, и поселились в одном городе, и тогда спросила Кигва у Манавидана, чем будет он заниматься.
— Изо всех ремесел, что пробовали мы с Придери, лучше всего удалось нам сапожничество. Займусь и теперь этим.
— Но, вождь, — возразила ему Кигва, — для человека столь высокого мастерства и столь знатного происхождения не слишком ли это грязная работа?
— Нет, — сказал Манавидан, — я буду обувным мастером.
И он взялся за дело, и делал обувь из лучших кож и украшал ее золотыми пряжками, и вскоре никто в том городе не покупал обувь ни у кого, кроме Манавидана. И тогда стали собираться обувных дел мастера, и приходить к Манавидану, и угрожать ему, и советовать ему покинуть тот город, ибо никто не покупал обувь у них.
И тогда собрался Манавидан и вместе с Кигвой вернулся в Дивед, в Каэр Арберт, и с собой принес он мешок пшеницы и привел отличных собак, купленных на заработанные в Логрии деньги. И он снова стал охотиться на диких зверей, и ловить рыбу, и собирать мед диких пчел. А еще он трижды высеял пшеницу на трех небольших полях неподалеку от Каэр Арберт, и пшеница взошла и быстро поднялась, и никто никогда не видел колосьев более налитых и более золотистых, чем встали на полях Манавидана.
И Манавидан смотра!, как сменяют друг друга времена года; и однажды пришло время собирать пшеницу. И тогда отправился он на первое свое поле, и сердце его наполнилось радостью при виде созревшей пшеницы.
— Хэй! — воскликнул он, — завтра я сожну это поле.
И он вернулся в Арберт, а на следующий день встал с седым рассветом и отправился на свое поле. Но пусто было там, когда он пришел на поле, и голые стебли лежали были свалены слева, а пустые колосья — справа. И, исполненный горечи и удивления, пришел Манавидан на свое второе поле, и прекрасная золотая пшеница колосилась там.
— Хэй! — сказал он, — завтра я сожну это поле.
Но когда на следующее утро пришел он на это поле, вновь увидел он лишь гору голых стеблей и гору пустых колосьев.
— Увы, Господи, — сказал тогда Манавидан, — кто это хочет совершенной моей погибели?
Ведаю, тот уничтожил мои поля, кто прежде опустошил Дивед, и чьим заклятием возник тот зловещий замок, где исчезли Придери и Рианнон. Прежде начал он губить меня, и ныне хочет меня добить.
И пошел он на третье свое поле, и увидел там прекрасную зрелую пшеницу, лучше которой не доводилось видеть никому из смертных.
— Позор ляжет на мою бороду, — сказал тогда Манавидан, — если этой ночью не усторожу я грабителя. Тот, кто унес зерно с первых полей, придет и сегодня ночью.
И с тем вернулся он в Каэр Арберт, и поведал обо всем Кигве. А ближе к вечеру ушел он караулить свое последнее поле.
И долго ждал он, сидя на краю поля, но вот, ближе к полуночи, странное волнение объяло окрестные травы. И, оглянувшись, увидел Манавидан несметное полчище мышей, подходившее к его полю; и не было им числа, и невозможно было видеть границы того полчища. И доселе невиданное узрел Манавидан: мыши добрались до его поля, и каждая из них выбрала себе колос, и перекусила стебель его у основания; когда же пшеница оказалась на земле, каждая мышь отгрызла сам колос от стебля и поволокла его прочь.



И объятый гневом, бросился Манавидан на мышей, но ловить их было — как комара в воздухе или птицу в небе. И тут увидел он одну мышь, неповоротливую и тяжелую; и он поймал ее и сунул в свою перчатку. После того покинул он погибшее поле и вернулся домой. И там Кигва спросила его, что принес он в своей перчатке.
— Воришку, — отвечал Манавидан, — которого поймал я на своем поле.
— Что за воришка, государь? — спросила Кигва, и Манавидан рассказал ей обо всем, что он видел.
— И вскоре я казню его, — закончил он.
— Государь, — сказала тогда Кигва, — поистине, не подобает человеку столь знатному и достойному, как ты, казнить тварь, столь мелкую.
— Не вижу причин, чтобы помиловать ее, — сказан Манавидан.
И после того пошел он к кургану Горседд Арберт, и взял ту мышь с собою. И он поднялся на вершину кургана и воткнул там две ветки, разветвляющиеся кверху. И едва он сделал это, как увидел некого служителя Бога, идущего к нему в старой и потертой одежде. И то был первый человек, которого видел Манавидан за последние семь лет, не считая леди Рианнон и Придери с его женой.
— Добрый день, государь мой, — приветствовал его монах.
— Господь с тобою, — отвечал ему Манавидан, — добро пожаловать в эти земли. Скажи мне, для чего пришел ты сюда?
— В полном одиночестве иду я в свою страну, минуя твои земли, государь, — сказал монах. — А что за дело у тебя здесь, на вершине этого кургана?
— Я казню воришку, которого поймал сегодня на своем поле, — отвечал Манавидан.
— Какого воришку, вождь?
И тогда Манавидан рассказал ему, кого поймал он на своем уничтоженном поле.
— Хэй, вождь, — воскликнул тогда монах, — негоже, что человек столь высокого происхождения, как ты, ловит столь мелких тварей, да еще собирается казнить одну из них. Отпусти ее, вождь!
— Нет, — сказал Манавидан, и тогда монах отвернулся и ушел прочь.
И он вернулся к своему делу, и стал укладывать поперечное бревнышко на развилки веток; и едва он закончил это, как увидел священника, едущего к нему на лошади, покрытой попоной.
— Добрый день, государь мой, — сказал священник.
— Господь с тобою, — отвечал ему Манавидан, — добро пожаловать в эти земли.
— Благодарю тебя, государь, — сказал священник, — а что за дело у тебя здесь, на вершине этого кургана?
— Я казню воришку, которого поймал сегодня на своем поле, — отвечал Манавидан.
— Какого воришку, вождь? И тогда Манавидан рассказал ему, кого поймал он на своем уничтоженном поле.
— Хэй, вождь, — воскликнул тогда священник, — негоже, что человек столь высокого происхождения, как ты, ловит столь мелких тварей, да еще собирается казнить одну из них. Отпусти ее, вождь!
— Нет, — сказал ему Манавидан.
— И все же не могу я видеть то, что собираешься ты сделать. Пусть останется эта мышь жива, я выкуплю у тебя ее.
— Нет, — сказал Манавидан, — клянусь Богом, мне не нужны твои деньга; я хочу лишь казнить эту тварь.
— Хорошо, вождь, пусть будет по-твоему, — отвечал священник и уехал прочь.
Тогда Манавидан принялся обматывать веревку вокруг мышиной шеи, и едва он сделал это, как показался епископ, сопровождаемый свитой и многими повозками с поклажей.
— Государь, — сказал епископ, — чем занимаешься ты здесь, на вершине кургана?
— Казню воришку, которого поймал на своем поле.
— Но разве не мышь вижу я у тебя в руках?
— Да, — отвечал Манавидан, — но она и есть тот воришка.
— Государь, — сказал тогда епископ, — прискорбно мне видеть человека столь знатного за казнью столь мелкой твари, как эта. Должно тебе отпустить ее.
— Воистину, нет, — отвечал Манавидан.
— Тогда я выкуплю ее у тебя, чтобы не совершилось это дело, — сказал епископ.
— Воистину, нет, — отвечал Манавидан, — я собрался казнить ее, и сделаю это.
— Если ты не хочешь взять деньги за эту мелкую тварь, — продолжил епископ, — я дам тебе семь прекрасных лошадей, что видишь ты здесь, и семь повозок с поклажей, чтобы ты отпустил ее.
— Воистину, нет, — отвечал Манавидан.
— Чего же хочешь ты за жизнь этой мыши? — спросил епископ. — Назови свою цену.
— Я хочу, — сказал Манавидан, — чтобы леди Рианнон и Придери снова были свободны.
— Будут, — сказал епископ.
— Воистину, не отпущу воришку за такую плату.
— Что же еще?
— Чтобы чары и лихое колдовство были уничтожены во всем Диведе и в семи пограничных с ним княжествах.
— Будут, — сказал епископ, — отпусти мышь.
— Воистину, не отпущу воришку за такую плату.
— Что же еще?
— Я хочу знать, кто такая эта мышь.
— Хорошо, — сказал епископ, — я — Ливид, сын Киль Коэля; и чтобы отомстить за судьбу Гваула, сына Клида, стал я колдуном. Неразумно поступил с ним Пуйлл Вождь Аннуна, совершив злое, и теперь Придери, сын Пуйлла, и друзья его платят по старым счетам. Мыши, что уничтожили первое твое поле, были моим войском, которое превратил я в стаю мышей. И второе твое поле уничтожили они же. А когда собрались они перегрызть колосья третьего поля, пришли ко мне женщины моего двора во главе с женой моей, и просили меня, чтобы и их превратил я в мышей. И я сделал так, но жена моя была беременна, и потому не могла бегать так быстро, как другие мыши, и потому ты поймал ее. И если бы не было так, не беседовали бы мы с тобою сейчас. Но случилось то, что случилось, и я рассказал тебе, кто эта мышь, и я верну тебе Придери и леди Рианнон, и уничтожу чары, что лежат на Диведе. Теперь же отпусти мышь!
— Воистину, нет, — сказал Манавидан, — не сделаю я этого, пока не обещаешь ты, что никогда месть твоя не падет ни на меня, ни на Придери, ни на леди Рианнон.
— Мудры слова твои, и я обещаю тебе это. Отпусти мышь.
— Воистину, нет, — сказал Манавидан, — не сделаю я этого, пока не увижу Придери и Рианнон.



— Оглянись, — сказал маг. И Манавидан оглянулся, и увидел Рианнон и Придери, и пошел им навстречу, и радовался их возвращению.
— Теперь отпусти мою жену, — сказал маг.
— С радостью, — отвечал Манавидан. И он отпустил мышь; тогда маг коснулся ее своим посохом, и тотчас превратилась она в прекрасную юную женщину.
— Оглянитесь, — сказал маг.
И Манавидан с Придери и леди Рианнон оглянулись, и увидели, что земли Диведа вновь стали обитаемы, и все стало так, как было ранее; и вернулись исчезнувшие дома, и люди с женами и детьми, и многочисленный скот. И втроем вернулись они в Каэр Арберт, и радости их не было предела.

@темы: фэйри

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Счастья в Новом Году!

Дорогие читатели, счастья, крепкого здоровья, благополучия, удачи, успехов в профессиональной сфере, море вдохновения в творчестве, самых увлекательных и позитивных путешествий и много-много радостных дней в Новом Году!

@темы: настроение

---

Кому интересен цвет глаз Mako eyes OZ-015 (12 mm)

DSCN9796 by Olga Beregovenko, on Flickr

Mako OZ-015 (12 mm) by Olga Beregovenko, on Flickr

@темы: Dollshe, о кукольном..., Кемисэ Нерацу, BJD

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Быстрофото на телефон)

dPBpIYdg0Hk by Olga Beregovenko, on Flickr

@темы: Dollshe, Кемисэ Нерацу, BJD

---

11.11.2017 в 09:39

Пишет  Lohengrin.:

У нас сразу несколько поводов для радости:
и дайри продолжает существовать, и Рождество с Новым Годом близко!
Так что почему бы не устроить розыгрыш свитера/кардигана на BJD?

Подробности розыгрыша

Итак, предметом розыгрыша будет сертификат на одно вязанное изделие!

Для победителя я вне очереди свяжу арановый свитер или кардиган из имеющейся в наличии пряжи на размер от тини до 70+ по вашему дизайну (вы можете выбрать картинку в интернете, либо фото одной из моих прежних работ, либо предоставить словесное описание).

Если в прошлые разы я дарила готовые изделия, то в этот хочу максимально разнообразить игру и дать шанс получить именно то изделие, о котором вы мечтали ^^

Для того, чтобы принять участие в розыгрыше, вы должны выполнить следующие условия:

1. Внимательно прочитать, что является предметом розыгрыша;
2. Быть или стать моим постоянным читателем;
3. Сделать репост этой записи в своем дневнике/сообществе;
4. В комментарии выложить ссылку на ваш репост
и присвоить себе порядковый номер^^.

Розыгрыш проходит только в рамках diary.ru.
12.12.17 с помощью генератора случайных чисел
я выберу победителя и свяжусь с ним по у-мылу!

Желаю удачи!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Глава XIV ПОНЕСЕМСЯ НАД ЛЕСАМИ, А ПОТОМ ВЕРНЕМСЯ К МАМЕ

Спасибо всем, кто был с Мэри и её друзьями в этом опасном приключении!) Счастливого Хеллоуина!

4tPg1qEtSc4 by Olga Beregovenko, on Flickr

Мэри Стюарт
МАЛЕНЬКАЯ МЕТЛА

Глава XIV
ПОНЕСЕМСЯ НАД ЛЕСАМИ,
А ПОТОМ ВЕРНЕМСЯ К МАМЕ

Туман уже не был таким густым. В какой-то момент они проскочили тоненькую полоску, в которой виднелось небо, и Питер, почти беззвучно, шепнул Мери на ухо:
— Она еще здесь. Над нами. Не думаю, что она нас видит.
— Она не может напасть на нас здесь. Я думаю, под нами вода,— сказала Мери.— Пока мы будем лететь так низко, мы в безопасности.
— А когда мы выберемся отсюда, мы окажемся на нашей стороне реки, я уверен. Но туман больше не будет разделять нас, а мы не знаем, сможет ли она и тут преследовать.
Мери минутку помолчала. Об этом она еще не думала. Но это было похоже на правду. Если волшебство летящего-в-ночи действовало в Красной Усадьбе, тогда и на их стороне тумана они не могут быть в безопасности от мадам Мамблхук.

Она постаралась сдержать дрожь в голосе:
— Но она же не может отобрать кошек назад, или она будет нас преследовать просто для того, чтобы отомстить?
— Я думаю, она хочет отобрать назад книгу «ВЕЛИКИХ ЗАКЛИНАНИЙ»,—предположил Питер.
— О да, конечно... А не могли бы мы сами воспользоваться ей, чтобы защитить себя? Но как бы это сделать? Давай подумаем...
— Нет ничего проще,— произнес Питер с облегчением в голосе.— Как только мы будем у самого дома, ты скажешь свое заклинание так громко, как сможешь. От этого ее метла немедленно свалится на землю, а мы уже будем так близко от наших мест, что не страшно, если и наша расколдуется.
— Но наша дорогая маленькая метелка...
— Хочет расколдоваться,— прервал ее Питер.— Разве ты не чувствуешь?
Действительно, метелка слегка скакнула в сторону, пару раз подпрыгнула и быстро устремилась вперед сквозь туман.
— Видишь теперь? — спросил Питер.— Она тоже, наверно, радуется, она устала носиться над землей долгими часами, ждать, где скажут, и все время таскать на себе старых ведьм...
— Спасибо за комплимент.
— Ну, я не тебя имею в виду. Все-таки мне кажется, что для метелок это такая же тюрьма, как для оленей и птиц. Потому-то они такие строптивые. Если бы им это нравилось, разве они бы брыкались и пытались сбрасывать седоков, как норовистые пони?
— Я думаю, ты прав,— кивнула Мери.— Она меня слушалась только из-за летящего-в-ночи.
— А это что такое?
— Тоже, я думаю, род заклинаний,— она быстро рассказала ему о цветке.
— Это, конечно, так,— согласился Питер.— Но мне кажется, что она помогает нам потому, что мы добры к ней. Просто она хочет освободиться от заклинания, принадлежать только самой себе и резвиться, когда захочется. Не так ли, малютка?
Мери, почувствовав, как маленькая метелка, дрожит и подпрыгивает в ответ, поняла, что Питер прав. Во всяком случае, они должны как-то освободиться от мадам Мамблхук, и их единственный шанс — воспользоваться Великим Заклинанием. Но у них должно быть время, чтобы правильно его произнести, иначе на них обрушатся страшные несчастья...
Она открыла рот, чтобы рассказать об этом Питеру, но тот схватил ее за руку, и Мери поняла, что туман рассеивается. Вокруг них была еще непроглядная тьма, но время от времени темнота слегка редела, как будто в ней возникали и отражались случайные вспышки света, похожие на рябь на воде.
Наступал день. Слабый отсвет коснулся тумана, слегка окрасив его. Еще немного, и Великое Заклинание потеряет силу.
Тут они выскочили из-под прикрытия тумана на узкую отмель, где поблескивала галька и шептали что-то невнятное слабые волны. Вдалеке за лугом, заросшим маргаритками, показалась бледная полоска зари.
Окончательно миновав туман, они услышали голос мадам Мамблхук где-то выше и позади.
— Стоп! — крикнула Мери, маленькая метелка остановилась и опустилась на землю. Дети соскользнули с нее и попытались понять, куда они попали.
Мадам была позади них, прямо над озером тумана. Она, должно быть, патрулировала туда-сюда, ожидая, так же, как когда они с Доктором кружили над лесом, что дети покинут свое убежище. Небо за ней побледнело, звезды исчезали, вместо них разливалась блестящая розовая полоса. Но магические силы вокруг Мадам еще светились гибельным зеленым светом, и искры полетели от ее метлы, когда она резко стала спускаться с высоты, нацелившись прямо на маленькую компанию, стоявшую на земле.
— Я вас поймала! — вопила она.— Теперь я вас поймала! Моя книга! Моя книга! — И она направила метлу в пике.
Кошки зашипели, даже Питер вскрикнул. Мери вытащила книгу из кармана и потянулась за фонариком. Но в нем не было нужды. Книга в ее руках открылась на странице с Великим Заклинанием, и красные буквы были видны совершенно ясно. Стоя прямо, не сдвигаясь ни на шаг, в тусклом свете занимающейся зари, с ведьмой, несущейся прямо на них, как падающая звезда, Мери, громко и отчетливо, начала читать нараспев Великое Заклинание.
Ведьма услышала его. Они увидели, что она пытается заставить метлу лететь еще быстрее, чтобы добраться до земли раньше, чем заклинание дойдет до конца. Они увидели, что ведьма глядит через плечо на разгорающуюся зарю, которая лишит заклинание силы. Но все было бесполезно. Мадам Мамблхук летела над туманом, а звезды еще не исчезли, когда Мери победоносно кончила читать заклинание.
— ...хороводе дней,— (или что-то в этом роде) провозгласила Мери последние слова, и вот, ка! и тогда, сразу произошло несколько событий.
Летящая метла потеряла управление и внезапно, как падающий камень, свалилась в туман) Раздался вопль, громкий всплеск, затем молчанье] когда слышалось только шипение, похожее на то с каким охлаждается металл, затем внезапно на галечный берег выкатилась с плеском большая волна. Маленькая метелка рядом с детьми подпрыгнула, брыкнулась, стряхнула с себя кучу маленьких березовых веточек и исчезла. Взошло солнце, ослепительно золотое, красное, необычайно яркое.
Двое детей и две кошки наблюдали, как разрастался вокруг золотистый свет.
Они стояли на большом лугу, где паслись коровы, совершенно не обратившие внимания на все эти происшествия. Перед ними была узкая полоска покрытого галькой берега, а за ним не озеро тумана, а река. Туман исчез. Река была смутно знакома Мери.
— Вот он, мост,— внезапно сказал Питер.— Вот мой велосипед. Мне кажется, я узнаю это место. Тут всего пять километров до дома. Можешь ты сесть сзади на велосипед?
Мери не возражала.
Парадный вход в Красную Усадьбу был по-прежнему отперт, и после того, как дети попрощались — увидимся завтра,— пообещал Питер — Мери с Тибом тихонечко вошли в дом. Она заперла за собой дверь и на цыпочках направилась в свою комнату. Прадедушкины часы показывали пять утра, они поприветствовали ее звоном и снова тихонько затикали.
Когда Мери поднялась в комнату, она заметила кое-что новое. Из стаканчика для чистки зубов исчез летящий-в-ночи. А когда она снимала пальто и сунула руку в карман, то нащупала только фонарик. Книга «ВЕЛИКИЕ ЗАКЛИНАНИЯ» тоже исчезла.
Свернувшись клубочком на стеганом одеяле, мурлыкающий, очень довольный и страшно сонный, лежал совершенно обыкновенный кот, который, как она знала, никогда больше не попытается снова стать ведьминым котом.
— Я получила письмо от твоих родителей,— сообщила тем же утром тетушка Шарлотта.
Она сошла вниз неожиданно рано, когда Мери еще завтракала. В первый момент Мери встревожилась и подумала, что тетушка что-то узнала о ночном приключении, но тетушка Шарлотта была, как всегда, мирно настроена и совершенно довольна полученными новостями.
— Они возвращаются домой в начале октября, и я хочу сказать, что они поговаривают о том, чтобы купить дом в этой части страны. В пяти километрах отсюда есть замечательный дом, и он сейчас пуст. Там прекрасный сад, который выходит прямо к реке. Что такое, дитя мое?
— А там близко мост?
— Вист? Конечно, они играют в вист. Это одна из причин, почему я радуюсь, что они будут жить близко отсюда. Твоя мать немного рассеяна, но твой отец отличный игрок, а наш дорогой викарий...
— Я хочу сказать... ну, это не важно. Я знаю этот дом, тетушка Шарлотта. Он прелестный. Хорошо будет жить здесь поблизости.
— Тебе будет не так одиноко вместе с братом и сестрой? — тетушка Шарлотта ласково похлопала ее по плечу.— У меня для тебя еще есть хорошие новости. Викарий — наш собственный викарий — вчера вернулся домой. Его сыну Питеру столько же лет, сколько тебе. Я уверена, вам обоим будет приятно подружиться.
— Это будет прекрасно,— Мери глядела в тарелку, пока слушала тетушку Шарлотту. Теперь она подняла глаза.— Тетушка Шарлотта, если мы будем жить здесь, может быть, мне можно взять Тиба?
— Тиба? А, кошку. Почему бы и нет, если твои родители не будут возражать. Конфуцию он определенно не нравится. На самом деле, я вовсе не уверена, что он из этого дома. Как вы думаете, мисс Марджибенкс?
— Он не отсюда,— решительно произнесла мисс Марджибенкс.— Он непонятно откуда взялся и прибился к Мери.
Мери снова уставилась в тарелку. Ей казалось, что мисс Марджибенкс особенно пристально наблюдает за ней в это утро. Может быть, она слышала что-то? Или видела?
— Миссис Мак-Леод должна знать,— мирно сказала тетушка Шарлотта.— Можно спросить у нее. А теперь, дорогая девочка, наслаждайся жизнью без меня. Я пойду к Зеведею посмотреть на розы.
Она небрежно чмокнула Мери в щеку и вышла, сопровождаемая по пятам Конфуцием. Мисс Марджибенкс поднялась, позвонила миссис Мак-Леод, что пора убирать со стола и, усевшись в кресло, принялась за вязанье.
«Это будет обычный, наполненный разными делами день,— подумала Мери,— если не считать того, что она увидится с Питером, и того, что Тиб с ней».
В эту минуту — наверно, в нем осталось еще немного магии — Тиб прыгнул на подоконник с лужайки. Мери подбежала, чтобы открыть окно. Был яркий солнечный день, и Зеведей на лужайке перед домом сметал листья своей большой метлой, нормальной, обыкновенной метлой, которая делала именно то, чего он от нее хотел.
Звяканье спиц внезапно прекратилось. Оглянувшись, Мери поймала странный взгляд мисс Марджибенкс, которая тоже наблюдала за метлой.
Внезапно Мери кое-что вспомнила; свист несущихся ивовых прутьев в ту первую ночь, когда Тиб прыгнул к ней на подоконник, падение тяжелого тела, которое пронеслось мимо ее окна на невообразимо большой метле. Одеревенелость мисс Марджибенкс утром за завтраком, и то, как они с Тибом смотрели друг на друга. В конце концов возникло еще одно воспоминание — смутное и туманное, со временем ставшее еще более смутным — воспоминание о том, что дважды было написано в огромной книге: «МЕРИ СМИТ, КРАСНАЯ УСАДЬБА, ШРОПШИР...»
Теперь Мери поняла. Бедная мисс Марджибенкс была первым выбором Тиба, но Тиб ей не понравился, и поэтому она не нашла летящего-в-ночи, не научилась управляться с метелкой, открывать замки, находить... Что же она должна была найти и где?
Рядом мяукал Тиб, выгнув дугой спину. Она шепнула ему в ухо:
— Ты попытался с нами обеими, чтобы вызволить твоего дружка Гипа оттуда... где он был. Бедная мисс Марджибенкс! Она никогда не узнает, что потеряла — такое приключение...
Она замолчала. Потом, когда она хорошенько отоспится, она вспомнит все подробности...
Мисс Марджибенкс, которая так никогда и не узнала, чего лишилась, распечатала новый моток шерсти противного зеленого оттенка.
— Как замечательно, дорогая моя, что твои родители подумывают о переезде поближе к нам. Конечно, это значит, что тебе придется жить в школе, но тебе без сомненья это понравится. Конечно, так и будет — безусловно, так должно быть, поскольку...— она сделала паузу и взглянула Мери в глаза,— поскольку поблизости нет никаких школ,— она снова сделала паузу.— Никаких,—твердо повторила она.
— Теперь, во всяком случае, нет,— шепнула Мери Тибу, который сидел рядом с ней. Тиб фыркнул.
Никто так и не узнал, откуда тут взялась березовая роща, прямо на берегу реки, рядом со старым каменным мостом. Деревья выросли как по волшебству — так по крайней мере сказал отец Мери, который купил это поле, прилегающее к дому. Березки росли там золотистые весной, зеленые летом, а осенью блистающие оранжевым, багряным, янтарно-желтым и всеми остальными цветами солнечного заката.
Но зимой, когда деревья стояли обнаженные, цвета изюма, выделяясь на фоне высокого неба, в котором царствовал зимний ветер, можно было слышать, как он шелестит среди них, свистит, как будто что-то проносится мимо в полете, и мириады крошечных веточек барабанят, как копытца несущихся галопом оленей, а над головами носятся птицы, крича и пища в зимнем небе.
Но Мери, которая в это время уезжала в школу и редко бывала зимой в лесу, никогда этого не слышала.
А если бы и услышала, то ничего бы не вспомнила.

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
Возможно, многие читатели не поверят в волшебные метелки. Я могу только процитировать письмо, полученное мною от фирмы «Харрод» в ответ на запрос по поводу цен на подобный товар.
«Поскольку потребность в этом товаре ограничена, и современный подход предполагает изменение расцветки, веса и использование пластмассы, не говоря уже о потребностях в удобстве, они могут быть сделаны только по специальному заказу. За последние несколько лет популярность МЕТЛОЛЕТОВ возросла и в качестве транспортного средства, и, когда они оснащены дистанционной системой управления, приспособленной к дополнительным нагрузкам, для традиционной уборки садового мусора. Мы можем предложить вам экземпляр, сделанный из водоотталкивающего пластика, армированного углеродным волокном, с нейлоновыми прутьями. Он может быть черным, коричневым или пастельных тонов. Двухтактный двигатель выполнен из алюминия, что снижает весовые параметры, и снабжен пропеллерами. Смазка осуществляется каждые 100 лет или каждый 1.000.000 километров. За дополнительную плату могут быть установлены следующие аксессуары: специально подобранный телескоп и кофеварка.
Подобные работы исполняются на заказ: и в приобретении МЕТЛОЛЕТА возможна задержка на несколько лет, поэтому нам необходимо как можно быстрее получить подтверждение любого заказа. Начальная цена – 874 фунта 75 пенсов».
Мне кажется, что теперь есть более дешевые немецкие модели, но последние сообщения о них неудовлетворительны. МЕТЛОЛЕТ остается лучшим вариантом.

@темы: Мэри Стюарт, литература, сказки

---

shuwany & spirits-house
Другие тесты и гадания от Шувани

@темы: балуюсь)