01.10.2013 в 22:05
Пишет Ackerley:Мабиногион. Манавидан, сын ЛлираURL записи
Сподобились мы ночью сходить на очередной ужастик под названием "Лимб" (Haunter).
Его сюжет и атмосфера - потусторонний мир, куда незаметно для себя самих попадают герои, абсурдность происходящего, и, что главное - ТУМАН - вызвали довольно неожиданные ассоциации с валлийской мифологией, а именно, с третьей ветвью Мабиноги, что носит название "Манавидан, сын Ллира". Дабы те, кто видел фильм (или не видел, но жаждет проникнуться атмосферой валлийской мистики) могли оценить сходство, приводим здесь текст сего произведения с прекрасными иллюстрациями. Текст взят из "Сказаний красного дракона", картинки - из книги "В поисках спасения", вышедшей в серии "Зачарованный мир", художник - Julek Heller.
Манавидан, сын Ллира
Вот семеро людей Острова Могущества, вернувшихся из Ирландии, похоронили голову Бендигейдврана на Белом Холме в Лондоне...
...и Манавидан, сын Ллира...и Манавидан, сын Ллира, оглядев с холма лежащий перед ним Лондон, тяжело вздохнул, ибо тоска и великое горе были у него на сердце.
— Увы, Господи, горе мне без брата, — сказал он.
— Государь, — возразил ему Придери, сын Пуйлла, — пусть не ты, а Касваллаун, твой родственник, король Острова Могущества, но ведь ты сам никогда и не хотел править этой страной. Ты — один из Трех Безземельных Вождей Британии.
— Кто бы ни был на троне моего брата, — сказал Манавидан, — не будет он лучше прежнего короля.
— Хэй, вождь! — сказал тогда Придери. — Печально видеть мне столь славного воина в такой печали. Семь княжеств Диведа получил я от отца, и после смерти его одинокой осталась прекрасная Рианнон, моя мать. Возьми, вождь, в жены леди Рианнон, а вместе с нею я подарю тебе семь славных княжеств Диведа.
— Благодарю тебя, вождь, — отвечал ему Манавидан, — но, кроме твоей дружбы, мне ничего от тебя не нужно.
— И у меня нет ничего лучшего, чем твоя дружба; но все же подумай о моем предложении. В давние годы юности моего отца была Рианнон прекраснейшей девушкой Острова, и сейчас не найдешь ты женщины милее ее.
— Бог да возблагодарит тебя, — сказал тогда Манавидан, — я пойду с тобою, чтобы посмотреть на леди Рианнон.
— И ты будешь сражен ее красотою, — сказал Придери.
И они отправились в Дивед, в Каэр Арберт, и к приходу их славный пир приготовили леди Рианнон и Кигва, дочь Гвина Глойва, жена Придери. И на том пиру Манавидан и Рианнон вели долгую беседу, и любовь к прекрасной женщине вошла в голову и в сердце вождя. И он восхищался, что никогда ранее не встречал женщины столь прекрасной и милой, как леди Рианнон.
— Придери, — сказал Манавидан после пира, — да будет так, как сказал ты на Белом Холме в Лондоне.
— О чем ты? — спросила его Рианнон.
— Государыня, — сказал Придери, — я дарую тебя в жены славному вождю, Манавидану, сыну Ллира.
— С радостью я исполню это, — сказала тогда Рианнон.
— И я поступаю так с радостью, — сказал Манавидан, — и пусть Господь возблагодарит вождя, что одарил меня столь доброй дружбой.
И леди Рианнон стала женой Манавидана, сына Ллира, и он провел с ней ту ночь. А на следующий день Придери собрался ехать в Логрию, чтобы выразить свое почтение Касваллауну, сыну Бели. Но Рианнон остановила его.
— Государь, — сказала она, — Касваллаун сейчас в Кенте,* и ты можешь остаться с нами на пиру и подождать, пока Касваллаун не объявится где-нибудь поближе.
— Пусть будет так, — согласился Придери.
И все четверо — Манавидан и Придери и их жены — продолжали пировать, а потом отправились путешествовать по Диведу. И дружба между ними все росла, и каждый радовался тому, что остальные были рядом с ним, и тому, что земля Диведа вокруг них была прекрасна и обильна и медом, и рыбой, и иными богатствами.
Тем временем дошло до них известие, что Касваллаун вернулся в Логрию, и Придери отправился навестить его и выразить ему свое почтение; когда же вернулся он к своим друзьям, отправились они в Каэр Арберт, главный замок в Диведе. Там Рианнон и Кигва приготовили большой пир, и множество благородных и знатных вождей и воинов были приглашены на него.
И вот начался пир, и спустя некое время, когда опустилась на землю ночь, эти четверо оставили веселящихся гостей, и вышли за стены замка, чтобы прогуляться, и отправились к Горседд Арберт — большому кургану, что был неподалеку.*
И вместе поднялись они на его вершину, и тогда немедленно раздался удар грома, и густой туман пал на землю. И таким густым был этот чудесный туман, что никто из них не мог видеть другого. А после того пространство вокруг них наполнилось ярким светом, и когда чудесные явления завершились, и они взглянули на дорогу, по которой пришли, то увидели, что все удивительным образом изменилось. Не шел дым из замковых труб, и не горели огни в его окнах, и не было видно вокруг ни одного человека и ни одного животного. Все исчезло, кроме самого замка, и не осталось никаких следов того, что совсем недавно здесь шел большой пир.
— Увы нам, Боже! — воскликнул Манавидан. — Что случилось здесь?
И они спустились с кургана и пришли в замок; но нигде не обнаружили они ни одного человека; и везде лежала пыль и царило давнее запустение.
И тогда они продолжили свой пир вчетвером, а после того стали жить в замке, питаясь запасами в кладовых, и тем, что добывали на охоте, и медом диких пчел. Часто покидали они замок, чтобы посетить разные места, но нигде не встретили они людей, и даже дома и замки, казалось, исчезли с земли Диведа.
Так провели они год, а потом еще один. Но такая жизнь была им не по душе, и однажды Манавидан воскликнул в сердцах:
— Боже! — сказал он. — Мы не можем так жить! Не лучше ли отправиться нам в Логрию, быть может там найдем мы людей и лучшую жизнь?
И они отправились в Логрию, и пройдя ее границы, встретили людей и вступили вскоре в город Хэрэворд. И там они поселились, и стали зарабатывать на жизнь тем, что делали седла. Манавидан стал украшать седла голубой лазурью, на манер тех седел, что видел он у Лласара Ллаэса Гыдневида. И седла его были лучшими во всем городе, и вскоре стало так, что никто в Хэрэворде не покупал седел ни у кого, кроме Манавидана и Придери. И тогда седельные мастера города стали собираться и приходить к Манавидану, и угрожать ему, и советовать ему покинуть Хэрэворд.
— Клянусь Богом, — сказал тогда Придери, — не мой это совет — покинуть город, но если мы останемся здесь, то мастера убьют нас.
— Не так, — сказал Манавидан, — они не смогут убить нас, но, если мы вступим в борьбу с ними, плохое станут говорить о нас, и бросят в темницу. Лучше для нас переехать в другой город.
Так они и поступили, и вскоре обосновались в другом городе.
— Какое теперь выберем мы ремесло? — спросил Придери.
— Будем делать щиты, — отвечал Манавидан.
— Но ты понимаешь что-нибудь в этом деле?
— Никогда этим не занимался, — отвечал Манавидан, — но мы постараемся разобраться, и научимся этому ремеслу.
И они стали делать щиты, вспоминая лучшие щиты, виденные ими в жизни, и стали украшать их так, как делают это лучшие оружейники. И в конце концов они так преуспели в этой работе, что ни у кого в городе, кроме Манавидана и Придери, воины не покупали более щиты. И тогда оружейные мастера стали собираться и приходить к Манавидану, и угрожать ему, и советовать ему покинуть тот город.
— Придери, — сказал тогда Манавидан, — эти люди убьют нас.
— Но мы не можем дожидаться этого от простых людей, — отвечал Придери, — давай сами нападем и уничтожим их.
— Не так, — сказал Манавидан, — это принесет нам лишь горе. Лучше для нас покинуть этот город.
И они снова ушли и из этого города и поселились в другом.
— Каким ремеслом займемся мы на этот раз? — спросил Манавидан.
— Выбирай ты, — отвечал ему Придери, — займемся тем, что умеем.
— Хорошо, — сказал Манавидан, — давай будем шить обувь. И если ты не умеешь этого, я научу тебя.
И тогда Манавидан стал покупать в городских лавках лучшие кожи, и скоро скупил все городские запасы. Потом он стал договариваться с лучшими городскими ювелирами, чтобы они делали золотые пряжки для сапог; и он подолгу наблюдал за их работой и вскоре научился делать пряжки сам. И вскоре Манавидан с Придери стали продавать прекрасную обувь с золотыми пряжками. И потому прозвали Манавидана одним из Трех Мастеров Золотой Обуви. Все жители города стали покупать обувь только у Манавидана, и все другие обувных дел мастера потеряли свои заработки. И тогда они стали приходить к Манавидану, и угрожать ему, и требовать, чтобы он покинул город.
— Придери, — сказал тогда Манавидан, — эти люди решили нас уничтожить.
— Давай первыми нападем на них, и сами убьем их всех, — сказал Придери.
— Нет, — сказал Манавидан, — только горе будет у нас, если поступим так. Нельзя нам более оставаться ни в этом городе, ни вообще в Логрии. Вернемся обратно в Дивед, и там посмотрим, что сможем мы сделать.
И с тем вернулись они в Дивед, и снова стали жить, как жили раньше, питаясь мясом диких зверей и медом диких пчел.
И вот однажды Манавидан и Придери охотились неподалеку от замка, и они шли по тропе, и собаки бежали впереди них. И небольшая рощица зеленых деревьев оказалась на их пути, и собаки первыми вошли в нее, и тотчас выбежали обратно на тропу, заливаясь, объятые страхом, громким лаем. И люди решили подойти поближе к рощице и посмотреть, что так испугало собак.
И едва приблизились они к деревьям, как поднялось из рощи облако яркого света, и зависло над тропой. Жалобно заскулили собаки; а облако двинулось к людям, то разгораясь ярче, то почти угасая. Оно прошло мимо людей, и двинулось дальше по тропе, и Манавидан с Придери отправились вслед за ним, и долго шли, пока не увидели, наконец, большой и высокий замок на том месте, где раньше никогда не было ни одного строения. И облако света прошло в открытые ворота замка, и собаки пробежали за ним, люди же остались снаружи, чтобы посмотреть, что будет дальше. И сначала они слышали лай собак в замке, но постепенно звуки стихали, и вскоре воцарилась мертвая тишина.
— Государь, — сказал тогда Придери, — я тоже пройду в ворота, быть может удастся мне найти наших собак и какие-нибудь новости.
— Воистину, — отвечал ему Манавидан, — это не было бы хорошо. Мы никогда не видели здесь этого замка; не мог он появиться здесь без того, чтобы некто могущественный не произнес какое-то заклятие. Ты можешь сходить осмотреть замок снаружи, но не рискуй входить внутрь.
— Хорошо, государь, — сказал Придери и отправился осматривать замок.
Но когда подошел Придери к воротам замка, он не увидел и не услышал ничего нового; и тогда решил он войти внутрь. И он прошел через ворота, и вышел на пустынный внутренний двор, и увидел там источник, бьющий среди мраморных плит, и близ него — золотую чашу искуснейшей работы, висевшую на четырех цепях чистого золота. И Придери подошел к источнику, чтобы осмотреть эту чашу. И едва ноги его коснулись мраморных плит, а руки — золотых цепей, колдовской холод объял его тело и сковал его мускулы, и способность говорить покинула его. И так застыл он, не в силах двинуться с места или вымолвить слово.
А Манавидан прождал его до самого вечера, и не дождавшись, воротился домой в Каэр Арберт. И в воротах их замка встретила его леди Рианнон.
— Где же твой спутник и твои собаки? — спросила она, увидев, что он возвращается один.
— Здесь со мной только мой рассказ, — отвечал Манавидан и поведал ей обо всем, что с ними приключилось.
— Воистину, — сказала Рианнон, когда муж ее закончил свою повесть, — воистину, прекрасного друга потерял ты, вождь.
И вышла она из замка Арберт и направилась по следам Манавидана и Придери к тому замку, причиной появления которого стало некое могущественное заклятие. И, подойдя к его стенам, увидела она по-прежнему открытые врата, и, немедля, вошла в них. И на пустынном внутреннем дворе замка нашла она неподвижного Придери, и столь велико было горе ее о сыне, что со слезами легла она на землю у его ног. И тогда ноги ее коснулись мраморных плит источника, а руки — золотой чаши искуснейшей работы, и тот же недуг овладел и ею, и так же, как Придери, потеряла она способность двигаться и говорить.
И так остались в Каэр Арберт только Манавидан и Кигва, жена Придери. И увидев, что пропал Придери, и пропала Рианнон, и оба они не возвращаются назад, пришла Кигва в отчаяние и стала горько рыдать, восклицая, что теперь для нее все равно, жить ей или умереть. Но тогда Манавидан подошел к ней с добрым словом, и утешил ее, и сказал ей, что он верит в то, что Придери и леди Рианнон пропали не навсегда и — так или иначе — смогут вернуться в мир.
— Что же будем мы делать теперь, о вождь? — спросила Кигва.
— Отправимся в Логрию, чтобы заработать себе на жизнь, — отвечал Манавидан, — ибо теперь, лишившись наших собак и доблести Придери, сына Пуйлла, не сможем мы добывать себе пропитание охотой.
И они снова отправились в Логрию, и поселились в одном городе, и тогда спросила Кигва у Манавидана, чем будет он заниматься.
— Изо всех ремесел, что пробовали мы с Придери, лучше всего удалось нам сапожничество. Займусь и теперь этим.
— Но, вождь, — возразила ему Кигва, — для человека столь высокого мастерства и столь знатного происхождения не слишком ли это грязная работа?
— Нет, — сказал Манавидан, — я буду обувным мастером.
И он взялся за дело, и делал обувь из лучших кож и украшал ее золотыми пряжками, и вскоре никто в том городе не покупал обувь ни у кого, кроме Манавидана. И тогда стали собираться обувных дел мастера, и приходить к Манавидану, и угрожать ему, и советовать ему покинуть тот город, ибо никто не покупал обувь у них.
И тогда собрался Манавидан и вместе с Кигвой вернулся в Дивед, в Каэр Арберт, и с собой принес он мешок пшеницы и привел отличных собак, купленных на заработанные в Логрии деньги. И он снова стал охотиться на диких зверей, и ловить рыбу, и собирать мед диких пчел. А еще он трижды высеял пшеницу на трех небольших полях неподалеку от Каэр Арберт, и пшеница взошла и быстро поднялась, и никто никогда не видел колосьев более налитых и более золотистых, чем встали на полях Манавидана.
И Манавидан смотра!, как сменяют друг друга времена года; и однажды пришло время собирать пшеницу. И тогда отправился он на первое свое поле, и сердце его наполнилось радостью при виде созревшей пшеницы.
— Хэй! — воскликнул он, — завтра я сожну это поле.
И он вернулся в Арберт, а на следующий день встал с седым рассветом и отправился на свое поле. Но пусто было там, когда он пришел на поле, и голые стебли лежали были свалены слева, а пустые колосья — справа. И, исполненный горечи и удивления, пришел Манавидан на свое второе поле, и прекрасная золотая пшеница колосилась там.
— Хэй! — сказал он, — завтра я сожну это поле.
Но когда на следующее утро пришел он на это поле, вновь увидел он лишь гору голых стеблей и гору пустых колосьев.
— Увы, Господи, — сказал тогда Манавидан, — кто это хочет совершенной моей погибели?
Ведаю, тот уничтожил мои поля, кто прежде опустошил Дивед, и чьим заклятием возник тот зловещий замок, где исчезли Придери и Рианнон. Прежде начал он губить меня, и ныне хочет меня добить.
И пошел он на третье свое поле, и увидел там прекрасную зрелую пшеницу, лучше которой не доводилось видеть никому из смертных.
— Позор ляжет на мою бороду, — сказал тогда Манавидан, — если этой ночью не усторожу я грабителя. Тот, кто унес зерно с первых полей, придет и сегодня ночью.
И с тем вернулся он в Каэр Арберт, и поведал обо всем Кигве. А ближе к вечеру ушел он караулить свое последнее поле.
И долго ждал он, сидя на краю поля, но вот, ближе к полуночи, странное волнение объяло окрестные травы. И, оглянувшись, увидел Манавидан несметное полчище мышей, подходившее к его полю; и не было им числа, и невозможно было видеть границы того полчища. И доселе невиданное узрел Манавидан: мыши добрались до его поля, и каждая из них выбрала себе колос, и перекусила стебель его у основания; когда же пшеница оказалась на земле, каждая мышь отгрызла сам колос от стебля и поволокла его прочь.
И объятый гневом, бросился Манавидан на мышей, но ловить их было — как комара в воздухе или птицу в небе. И тут увидел он одну мышь, неповоротливую и тяжелую; и он поймал ее и сунул в свою перчатку. После того покинул он погибшее поле и вернулся домой. И там Кигва спросила его, что принес он в своей перчатке.
— Воришку, — отвечал Манавидан, — которого поймал я на своем поле.
— Что за воришка, государь? — спросила Кигва, и Манавидан рассказал ей обо всем, что он видел.
— И вскоре я казню его, — закончил он.
— Государь, — сказала тогда Кигва, — поистине, не подобает человеку столь знатному и достойному, как ты, казнить тварь, столь мелкую.
— Не вижу причин, чтобы помиловать ее, — сказан Манавидан.
И после того пошел он к кургану Горседд Арберт, и взял ту мышь с собою. И он поднялся на вершину кургана и воткнул там две ветки, разветвляющиеся кверху. И едва он сделал это, как увидел некого служителя Бога, идущего к нему в старой и потертой одежде. И то был первый человек, которого видел Манавидан за последние семь лет, не считая леди Рианнон и Придери с его женой.
— Добрый день, государь мой, — приветствовал его монах.
— Господь с тобою, — отвечал ему Манавидан, — добро пожаловать в эти земли. Скажи мне, для чего пришел ты сюда?
— В полном одиночестве иду я в свою страну, минуя твои земли, государь, — сказал монах. — А что за дело у тебя здесь, на вершине этого кургана?
— Я казню воришку, которого поймал сегодня на своем поле, — отвечал Манавидан.
— Какого воришку, вождь?
И тогда Манавидан рассказал ему, кого поймал он на своем уничтоженном поле.
— Хэй, вождь, — воскликнул тогда монах, — негоже, что человек столь высокого происхождения, как ты, ловит столь мелких тварей, да еще собирается казнить одну из них. Отпусти ее, вождь!
— Нет, — сказал Манавидан, и тогда монах отвернулся и ушел прочь.
И он вернулся к своему делу, и стал укладывать поперечное бревнышко на развилки веток; и едва он закончил это, как увидел священника, едущего к нему на лошади, покрытой попоной.
— Добрый день, государь мой, — сказал священник.
— Господь с тобою, — отвечал ему Манавидан, — добро пожаловать в эти земли.
— Благодарю тебя, государь, — сказал священник, — а что за дело у тебя здесь, на вершине этого кургана?
— Я казню воришку, которого поймал сегодня на своем поле, — отвечал Манавидан.
— Какого воришку, вождь? И тогда Манавидан рассказал ему, кого поймал он на своем уничтоженном поле.
— Хэй, вождь, — воскликнул тогда священник, — негоже, что человек столь высокого происхождения, как ты, ловит столь мелких тварей, да еще собирается казнить одну из них. Отпусти ее, вождь!
— Нет, — сказал ему Манавидан.
— И все же не могу я видеть то, что собираешься ты сделать. Пусть останется эта мышь жива, я выкуплю у тебя ее.
— Нет, — сказал Манавидан, — клянусь Богом, мне не нужны твои деньга; я хочу лишь казнить эту тварь.
— Хорошо, вождь, пусть будет по-твоему, — отвечал священник и уехал прочь.
Тогда Манавидан принялся обматывать веревку вокруг мышиной шеи, и едва он сделал это, как показался епископ, сопровождаемый свитой и многими повозками с поклажей.
— Государь, — сказал епископ, — чем занимаешься ты здесь, на вершине кургана?
— Казню воришку, которого поймал на своем поле.
— Но разве не мышь вижу я у тебя в руках?
— Да, — отвечал Манавидан, — но она и есть тот воришка.
— Государь, — сказал тогда епископ, — прискорбно мне видеть человека столь знатного за казнью столь мелкой твари, как эта. Должно тебе отпустить ее.
— Воистину, нет, — отвечал Манавидан.
— Тогда я выкуплю ее у тебя, чтобы не совершилось это дело, — сказал епископ.
— Воистину, нет, — отвечал Манавидан, — я собрался казнить ее, и сделаю это.
— Если ты не хочешь взять деньги за эту мелкую тварь, — продолжил епископ, — я дам тебе семь прекрасных лошадей, что видишь ты здесь, и семь повозок с поклажей, чтобы ты отпустил ее.
— Воистину, нет, — отвечал Манавидан.
— Чего же хочешь ты за жизнь этой мыши? — спросил епископ. — Назови свою цену.
— Я хочу, — сказал Манавидан, — чтобы леди Рианнон и Придери снова были свободны.
— Будут, — сказал епископ.
— Воистину, не отпущу воришку за такую плату.
— Что же еще?
— Чтобы чары и лихое колдовство были уничтожены во всем Диведе и в семи пограничных с ним княжествах.
— Будут, — сказал епископ, — отпусти мышь.
— Воистину, не отпущу воришку за такую плату.
— Что же еще?
— Я хочу знать, кто такая эта мышь.
— Хорошо, — сказал епископ, — я — Ливид, сын Киль Коэля; и чтобы отомстить за судьбу Гваула, сына Клида, стал я колдуном. Неразумно поступил с ним Пуйлл Вождь Аннуна, совершив злое, и теперь Придери, сын Пуйлла, и друзья его платят по старым счетам. Мыши, что уничтожили первое твое поле, были моим войском, которое превратил я в стаю мышей. И второе твое поле уничтожили они же. А когда собрались они перегрызть колосья третьего поля, пришли ко мне женщины моего двора во главе с женой моей, и просили меня, чтобы и их превратил я в мышей. И я сделал так, но жена моя была беременна, и потому не могла бегать так быстро, как другие мыши, и потому ты поймал ее. И если бы не было так, не беседовали бы мы с тобою сейчас. Но случилось то, что случилось, и я рассказал тебе, кто эта мышь, и я верну тебе Придери и леди Рианнон, и уничтожу чары, что лежат на Диведе. Теперь же отпусти мышь!
— Воистину, нет, — сказал Манавидан, — не сделаю я этого, пока не обещаешь ты, что никогда месть твоя не падет ни на меня, ни на Придери, ни на леди Рианнон.
— Мудры слова твои, и я обещаю тебе это. Отпусти мышь.
— Воистину, нет, — сказал Манавидан, — не сделаю я этого, пока не увижу Придери и Рианнон.
— Оглянись, — сказал маг. И Манавидан оглянулся, и увидел Рианнон и Придери, и пошел им навстречу, и радовался их возвращению.
— Теперь отпусти мою жену, — сказал маг.
— С радостью, — отвечал Манавидан. И он отпустил мышь; тогда маг коснулся ее своим посохом, и тотчас превратилась она в прекрасную юную женщину.
— Оглянитесь, — сказал маг.
И Манавидан с Придери и леди Рианнон оглянулись, и увидели, что земли Диведа вновь стали обитаемы, и все стало так, как было ранее; и вернулись исчезнувшие дома, и люди с женами и детьми, и многочисленный скот. И втроем вернулись они в Каэр Арберт, и радости их не было предела.
@темы: фэйри